Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель
– Только—то, – с облегчением вздохнул начальник, – это я мигом, – он вскочил из—за стола и быстрым шагом пересёк кабинет. Обернулся у самой двери и смущённо произнёс, – простите, ради Бога, я ещё не привык к новому положению, – и скрылся за дверью.
Ждать пришлось около пяти минут, в течении которых Иван Иванович с интересом рассматривал кабинет, где кроме стола, покрытого зеленным сукном в цвет мундиров почтового ведомства, трёх стульев, большого шкапа, сквозь стекла которого проглядывались корешки Свода Законов с золотым теснением и двух небольших картин – на одной изображена несущаяся тройка, видимо, символизирующая быстроту доставки почтовых отправлений, на второй – заснеженный лес. Обязательного в чиновничьих кабинетах портрета Государя Иван Иванович не обнаружил.
– Вот, – дверь распахнулась и в кабинет влетел хозяин, – вот, – повторил Вербицкий ещё раз и положил перед Соловьёв квитанцию и поверх неё листок бумаги, – затараторил, – здесь я написал, кто отправил, когда, то есть какого числа и во сколько, кому. Да, принимающий телеграмму Иванов сказал, что гимназист был не один и запомнил потому, что они шумели, громко переговаривались и притихли после того, как им сделал замечание какой—то господин.
В кабинете воистину воцарилась тишина.
– Иванов не запомнил, сколько было молодых людей и сможет их опознать?
– Господин Соловьёв, я приведу Иванова и он сам вам расскажет.
– Хорошо.
Через минуту дверь распахнулась и на пороге появился маленький щуплый человек неопределённых лет с бегающими глазками и обветренным лицом.
– Иван Иванович Иванов, – представил исполняющий должность начальника почтового отделения.
– Так, голубчик, – Соловьёв осмотрел вошедшего внимательным взглядом с головы до пят, – скажи—ка про тех молодцев, что были с гимназистом.
– С Мякотиным? – уточнил Иванов.
– Так точно.
– Двое их было, а вот как выглядели не помню. У меня память больше фамилии да имена запоминает, а вот лица, прошу прощения, не слишком.
– Ты говорил, шумели они?
– Истинно так, словно из лесу приехали и города не видели.
– Может помнишь, в гимназических тужурках они были или нет?
Иванов на секунду задумался, даже глаза закрыл.
– Нет, в цивильном платье.
– Точно в цивильном?
– Вот вам крест в цивильном, – и Иванов перекрестился.
– Ты бы их распознал, если тебе их показать?
– Никак нет, – Иванов посмотрел в пол, словно провинившийся ребёнок, – фамилии – другое дело, а вот лица… На них памяти нет.
– Ладно, ступай, – Соловьёв поднялся со стула, – постой, – ему пришла нелепая мысль, – ты говорил господину Вербицкому, что какой—то господин сделал гимназисту замечание, не помнишь его?
– Дак он сразу за гимназистом отправлял телеграмму, его фамилия, – Иванов вскинул брови к верху, – Степанов… отправлял телеграмму… сейчас, сейчас… в Гатчину, да, да, в Гатчину, по адресу, – и продиктовал адрес, – а запомнил его оттого, что тепло на улице, а он был в шубе.
– Более ничем молодые люди не запомнились?
– Никак нет, ничем.
– Ступай, – когда Иванов вышел, Соловьёв произнёс, – Благодарю, господин Вербицкий, за помощь.
Улица встретила надворного советника городской суетой, словно окунулся в воды холодной до озноба реки.
Степановых в столице пруд пруди, поэтому стоит начинать с Гатчины, оттуда наверняка укажут, где искать господина в шубе. Может быть, он запомнил молодых людей, а, может, что и из их разговора. В начале расследования, как говорит Иван Дмитриевич, надо хвататься за любую ниточку и тянуть её, пока она не закончится либо выведет к клубку.
Соловьёв вернулся и отправил телеграмму в Гатчину, попросив, чтобы ответ направили на адрес сыскного столичного отделения.
– Иван Иванович, вы вовремя, – вместо приветствия произнёс Путилин, сидевший в излюбленном кресле со скрещёнными на груди руками, – присаживайтесь, – кивнул подбородком на свободный стул. Докладывайте, что у вас.
– Телеграмма послана четвёртого числа сего месяца Сергеем Мякотиным, одетым в гимназическую тужурку, Марии Алексеевне, проживающей на Наличной улице. С Сергеем в почтовом отделении было ещё двое то ли приятелей, то ли знакомых.
– Это уже след, – потёр руки Иван Дмитриевич. – Вы чем порадуете, Василий Михайлович?
– Убитый, в самом деле, Сергей Мякотин, его опознал брат Венедикт.
– Лицо же порезано? – не сдержался помощник Путилина Жуков.
– По рваному шраму на ноге, – бросил хмурый взгляд на Мишу.
– Понятно. – разочарованно произнёс помощник.
– Я разговаривал и с госпожой Мякотиной, и со смотрителем гимназии, и с соучениками убитого. Ничего о нем сказать не могли, кроме того, что был замкнутым и не имел приятелей.
– Любопытно, – добавил Соловьёв, – но Сергей в почтовом отделении был не один, их запомнил чиновник потому, что они шумели.
– Этих двоих сможет опознать ваш чиновник?
– К моему прискорбию, нет, но он запомнил фамилию господина, который сделал замечание молодым людям, – и предвосхищая вопрос Путилина, Соловьёв сказал, – я занят поисками этого господина.
– Немного, но уже кое—что есть, – подвёл итог Иван Дмитриевич, – отсюда следует, что вы, Иван Иванович, занимаетесь поисками господина, сделавшего замечание, и гимназистов….
– Они не были в форменном одеянии.
– Будем их называть так.
Соловьёв пожал плечами.
– Пусть будет так.
– Миша, ты съездишь в Стрельну и пораспрашиваешь про трёх молодых людей, одного в гимназической тужурке и двоих в цивильной, так, Иван Иванович.
– Совершенно верно.
– Вам же, Василий Михайлович, надо посетить квартиру господина Реброва, дяди нашего убиенного. Возможно, что—то расскажет служанка, возможно, дворник, может быть, и соседи, хотя имею сомнение. Более не смею вас задерживать, господа, жду с добрыми новостями.
Глава девятая. Птичник с Петербургской
– Иван Дмитрич, – дежурный чиновник стоял на пороге, – прибыл полицейский из первого участка Петербургской части…
– Убийство, небось, – тяжело вздохнул Путилин, нахмурив брови, и, не дожидаясь ответа, резко поднялся, оттолкнув кресло.
– Так точно, у Сытнинского рынка.
– Жуков уехал?
– Нет ещё.
– Передайте, чтобы ждал меня у входа, моё задание для него нынче отменяется.
– Хорошо, – и чиновник кивнул головой, что все передаст Мише.
Путилин поднял руку к лицу, словно что—то забыл, потом взял трость и направился к выходу.
Жуков прохаживался вдоль коляски, которую остановил, чтобы отправится без задержки на Петербургскую сторону.
Присланный полицейский отбыл, как приказал ему помощник пристава, после доклада о происшествии дежурному чиновнику. По причине, что не узнать подробностей дела, у Ивана Дмитриевича испортилось настроение.
До Мытнинского рынка домчались быстро, Путилин всю дорогу созерцал немигающим взглядом спину возницы. Миша старался не касаться начальника, хотя и было в коляске тесно.
Остановились перед домом, перед которым толпились любопытствующие и соседи, наслышанные о кровавом злодеянии. Слухи распространяются быстро, и поэтому в толпе было озвучено с десяток самых нелепых.
На тротуаре Иван Дмитриевич тихонько толкнул Жукова в спину, Миша понял, что необходимо послушать, что говорят обыватели. Сам же Путилин направился к одноэтажному деревянному дому, перед крыльцом которого прохаживался высокий, как коломенская верста, полицейский, при приближении начальника сыскного отделения браво вскинул руку к околышу фуражки. Путилин в ответ кивнул и поднялся по трём ступеням.
Тусклый дневной свет освещал через открытые двери длинный коридор без окон, из одной из комнат слышались глухие голоса. Иван Дмитриевич осмотрелся, тронул тростью тёмное пальто, висевшее при входе на гвозде, и направился к открытой двери.
– Господин Путилин, – навстречу Ивану Дмитриевичу шагнул мужчина, выделявшийся среди присутствующих молодостью и копной светлых волос, – добрый день!
– Здравствуйте, господа, – поприветствовал начальник сыскной полиции присутствующих, – хотя какой он добрый, если такое происходит.
– Помощник пристава Холодович, – отрекомендовался молодой человек и тихим голосом добавил, – коллежский регистратор, – на щеках завоёванных темными редкими волосами выступили алые пятна, словно Иван Егорович стеснялся столь малого чина, – пристав штабс—капитан Мироненко находится в отпуску.
Путилин кивнул головой.
– Коллежский советник Шрейбер, – представил участкового врача Холодович.
– Мы знакомы, – приоткрылся рот врача в улыбке, показывая белоснежные зубы, – и тоже при столь печальных событиях.
– Совершенно верно, Вильгельм Иванович, если мне не изменяет память, то на Большом…
